— Вот… не понравился я ему!

— А почему, собственно, ты ему должен нравиться? — очень холодно спросила Аякчан. — Тебе с ним не равняться.

Хадамаха вздохнул укоризненно: нашла время Донгара унижать да на место ставить, его уже и так поставили — ниже некуда!

Аякчан продолжала тем же холодно-отстраненным тоном:

— Он всего-навсего жрец, у нас при Храме их — что грязи! Он виновен в смерти тысяч людей, и даже не по злобе, а просто — по дурости и неумению видеть дальше своего носа! Называет себя Огневедом, а духов Огня замечать не желает, даже когда те у него перед носом шмыгают. Оттого и творит не управляемых уродцев вроде дяргулей. Да если бы он не был твоим отцом и мне не потребовалась его Буровая для Хакмара… я просто сожгла бы здесь все, и его — первого! А ты… Великий Черный, лучший шаман Сивира, повелитель духов, странник по трем мирам, спаситель тысяч людей. В конце концов, — Аякчан аж подлетела в воздух, — ты — земной муж албасы Голубого огня, которой, по его мнению, даже не существует! Стою тут — и не существую, понимаешь ли! Так кто кому на самом деле должен нравиться? Этот поганец, гриб поганка мужского пола, должен весь Сивир от Океана до гор Сумэру на коленях проползти, чтобы такой сын, как ты, на него хоть глянул!

Хадамаха аж рыкнул от удовольствия — сильно сказано!

— Ай-ой, это ты уж слишком, девушка-жрица, — засмущался Донгар, но видно было, что ему приятно. — Не поползет жрец-тойон никуда — не знает он, что мой отец! И как теперь ему скажешь?

— Не скажешь — кому хуже будет? Только ему! — рассудительно прикинула Аякчан. — У тебя-то мама есть, и Нямка, если, конечно, ты ей письмо напишешь, и самая красивая Амба в племени тебя до старости ждать обещала. И друзья есть, и одна албасы Голубого огня готова за тебя не то что в Огонь… а даже в воду! А у него никого нет, совсем! И даже в Огневедении своем обожаемом ничего он не добьется! — Аякчан скривилась. — Сказал: в его исследованиях нет места Эрликовым дочкам — значит, все! Пусть Хакмар даже не просит — ничего я этому чурбаку тупому про Огонь не расскажу и не покажу!

Донгар вдруг громко и отчетливо шмыгнул носом.

— Ты чего? — всполошился Хадамаха — вроде утешить Донгара хотели, а не еще больше расстроить.

— Ай-ой, не знал, что вы ко мне так относитесь! — растроганно хрюкнул Донгар. — Особенно ты, Аякчан!

— Что ж мне остается? — Аякчан дернула плечом. — Ты у нас такой особенный, что к тебе или вот так относиться… или уж сразу убивать!

— Что ж выходит, однако… — Донгар шмыгал все прочувственней и прочувственней. — Ты теперь согласная моей женой совсем быть, а не только когда камлать надо? Я не думал, однако… Я больше про Нямку думал… Но если ты сама хочешь… Так я готов, конечно… Только как же Хакмар? — Донгар робко заглянул Аякчан в лицо… и натолкнулся на два люто пылающих треугольника!

— С другой стороны, убить — это ж-ш-ш сколько проблем реш-шить! — трепеща раздвоенным языком, прошипела разъяренная ведьма-албасы. — Ты что о себе возомнил, а? Это тебя после тигрицы так перешаманило? Решил, что Великий Черный — голубая мечта всех девчонок, особенно голубоволосых?

— Донгар — беги! — серьезно посоветовал Хадамаха.

У черного хватило ума не спорить — он сорвался с места и со всех ног рванул прочь.

— Я т-тебе покажу — женой! — срываясь следом, вопила Аякчан. — Я т-тебе сейчас устрою любовь Пламенную! — На кончиках ее пальцев возник слепящий шар.

Донгар, петляя, как заяц, несся между подсобками Буровой. Аякчан мчалась за ним, время от времени подлетая в воздух. Хадамаха задумчиво наблюдал, как то там, то здесь внушительно бубухает, курится черный дымок и раздается то визг Донгара, то кровожадные вопли Аякчан. А ведь с тех пор, как Донгар присоединился к ним во время драки с дяргулями, они все почти не ссорились! Хакмар не хватался за меч, Аякчан не вскипала Пламенем, и Хадамахина медвежья ярость оставалась на крепкой цепи. Да и у Мапа, Амба и крылатых в присутствии Донгара прояснялось в головах! Даже Тэму перестали челюстями щелкать, стоило Донгару над их ранами чуток пошаманить. Хадамаха с сомнением проводил глазами мчащегося впереди Донгара и агрессивно гикающую Аякчан. Нее-е, все нормально, за выступление насчет «жены» Аякчан своего шамана по-любому бы поджарить захотела. Канда далеко, и если это он заставлял всех ссориться и ненавидеть друг друга, сейчас он не страшен!

Донгар заячьим скоком рванул к вывороченным воротам, выскочил наружу и запрыгал через пеньки, повторяя недавнюю пробежку жрецов.

— У-а-ха-ха! — с жутким хохотом Аякчан взмыла в воздух, и ее зловещая тень накрыла удирающего шамана. — Вот сейчас я тебя настигну — и тогда мы здорово повеселимся! — на бреющем полете проносясь у шамана над ушами, пообещала она.

Донгар был уже у леса… Всклокоченное, исцарапанное, насмерть перепуганное существо выскочило из подлеска ему навстречу. С пронзительным визгом метнулось к Донгару и в один миг вскарабкалось по шаману, как по дереву. Донгар замер, изумленно взирая на сидящую у него на руках девчонку Дней девяти.

— Был шаман как шаман — тихий, затравленный, почтительный… — зависая в воздухе, вскричала Аякчан. — Стало нижнемирское чудовище какое-то! Донгар! Ты решил всех местных девиц собрать? А ну поставь эту шпионку Канды на землю! Я сейчас ей покажу, как от рубахи лоскуты отдирать и дяргулей натравливать! Я ей сама чего-нибудь оторву! Клюв и крылья у тебя уже Канда выдернул? Ничего, на мою долю еще много осталось!

Умгум. Только ее здесь и не хватало. Младшая сестричка Белоперой, она же младшая дочь убитого шамана крылатых, она же младшая жена шамана Канды. Как говорится, помянешь злого юера — он и появится. Хадамаха крякнул, взвалил на плечо мешочек с медвежьим золотом (хватит, больше без присмотра ни на миг не оставит!) и зашагал через вырубку к шаману и Аякчан.

— Ты откуда тут взялась, птичка перепуганная? — негромко рыкнул он над головой маленькой крылатой. Девчушка подняла зареванное личико, увидела Хадамахину хмурую физиономию, снова пискнула и попыталась зарыться Донгару в плечо.

— Она же боится медведей, они жен едят! — насмешливо напомнила Аякчан. — О, я поняла, зачем она тебя дяргулям скормить пыталась — решила первой успеть!

— Чужих жен мы не едим, а отбивать ее у Канды я не собираюсь — мелкая больно, даже на суп не хватит. Куриный, — зло буркнул Хадамаха. — Некогда нам с тобой рассусоливать! Молчишь, ну и Дуэнте с тобой! Кидай ее обратно в кусты, Донгар, пусть идет, куда хочет!

— Нее-ет! — завопила девушка. Отстранилась от Донгарова плеча и испуганно уставилась парню в лицо. — Ты что, тоже с ними? Ты же ученик Канды!

Донгар, по привычке, лишь виновато развел руками. Лишившись опоры, девушка брыкнула ногами в воздухе и, совсем как Хадамахин мешок, повисла на Донгаре, от чего шаман согнулся пополам. Хадамаха дернул девчонку за косу, заставляя расцепить руки и отпустить Донгара.

— В последний раз спрашиваю — что здесь делаешь? Учти, вещи почти новые, лоскутов отрывать не позволю. — Хадамаха любовно огладил перешитую мамой отцовскую куртку. — Если Канда задумал на нас кого еще натравить, пусть проваливает… проваливается… — уточнил Хадамаха. — До самого Нижнего мира! Так ему и передай! И не ходи за нами больше!

— А я вовсе не за вами шла! — выпалила девушка. — Я к сестре шла!

— К сестре-е? — настороженно протянул Хадамаха и присел на корточки, чтобы видеть лицо девчонки. — Откуда ты знаешь, что твоя сестра здесь?

— Здесь? Где? — девчушка завертела головой, надеясь увидеть рядом Белоперую.

Так, допрос начат неправильно. Как сказал бы господин тысяцкий: ты даешь сведения подозреваемому, вместо того чтобы он давал сведения тебе.

— Куда ты шла к сестре, малышка? — мягко спросил он.

Девчонка поглядела подозрительно, но все же нехотя ответила:

— Домой, в стойбище!

— Но это же далеко! — невольно воскликнул Хадамаха.

Рот девчонки скривился, и она разрыдалась всерьез.

— Далеко! — захлебываясь слезами, шептала она. — К Канде мы летели, и было близко, почти совсем близко, а теперь… Теперь так далеко! И лес такой страшный!