— Ну-ну, рассказывай, как дошел до жизни такой, — царапая самопиской по бересте, равнодушно подбодрил его Хадамаха.

— А дед говорит — хватит ерундой заниматься, не медвежонок уже, в игры играть…

— Дедуля Отсу! — развел руками Хадамаха. — Кто б еще дал молодежи такой полезный и, не побоюсь слова, мудрый совет! Ну и как теперь, нравится, чем внучок занялся?

Дед, морщинистый и седой, но все еще кряжистый, принялся перетаптываться в той же манере, что и внучок, и наконец неуверенно протянул:

— Так это… Он теперича вроде как нас, Мапа, защищает… От этих… От посягательств!

— Вот этот, что ли, посягательство, который у кузнеца на руках спит? — Хадамаха указал самопиской на тигренка. — А ты, выходит, тот самый старец, которого коварный Амба оскорбил? — усмехнулся Хадамаха. — Хвостом, что ли, дедушку дразнил? Потому как, ежели кто запамятовал, Великий Белый тигр у Золотой тигрицы всего пять Дней назад народился, а потому с девушками по малодневству еще вовсе ничего делать не мог.

Девчонки Мапа дружно хихикнули. Родовичи начали переглядываться, точно впервые задумавшись — а какой вред мог принести на землях Мапа маленький тигренок?

— Тебя, Хадамаха, в городе вовсе отучили со старшими уважительно разговаривать, — проворчал дед Отсу, стараясь не встречаться с Хадамахой взглядом.

— Стражники, дедуля, старшинство не по Дням, а по званию считают, — серьезно ответил Хадамаха. — А старше меня тут по званию, вон, разве что госпожа жрица… — И, не удержавшись, невинным тоном добавил: —…считается.

Аякчан одарила его многообещающим взглядом.

— Я сказал — взять его! — надсаживая глотку, вопил старший брат. — Стреляйте! — скомандовал он лучникам.

Наверху нерешительно тенькнула тетива. Криво сделанная стрела воткнулась рядом с Хадамахой. Аякчан тревожно дернулась, сбрасывая на кончики пальцев Огненный шар. Хадамаха тяжко вздохнул, точно дивясь медвежьей тупости некоторых, и подобрал стрелу:

— Приобщим к вещественным доказательствам. — И только потом поднял голову, разглядывая стрелков на ветках. — Стрельнули — я вас и признал! Вы ж братцы Адыг, верно? Которые ежели в елку пульнут, с нее ни одна шишка не упадет. Все шишки заранее разбегаются в страхе перед вашей меткостью! — серьезно закончил он.

Родичи снова заухмылялись. Восседающие на ветках братцы ответили Хадамахе вымученными улыбками.

— Чего это вы вдруг Биату заделались?

— Братья Биату — великие герои Мапа, — пробурчал один из братьев Адыг, ныне братьев Биату. И уточнил: — Древних времен.

— Про них даже сказки есть! — ерзая на ветке, пискнул второй. — Как за красавицей гнались и, того… не догнали.

— Умгум, — согласился Хадамаха. — Медведи, которые не догоняют. Не догоняете вы, медведи.

— Я не понимаю! — старший брат Биату чуть не плакал злыми, ненавидящими слезами.

— Так и я об чем… — согласился Хадамаха.

— Почему этот тигриный прихвостень сидит тут, как у себя дома? — завопил старший брат.

Хап-Хара смущенно откашлялся:

— Так он того… У себя… Дома.

Старший брат и впрямь не понимал. Только что они были грозные братья Биату, хозяева стойбища, и вызывали страх и опасливое восхищение. И вдруг явился какой-то… — ну медведь же, обыкновенный, и даже не старше! — и не только несознательные стойбищные элементы, но даже его грозные бойцы начали вести себя как обчистившие чужой амбар медвежата. Движение за медвежьи права надо было срочно спасать.

— Такой отважный, потому что жрица с тобой? — прищурился на Хадамаху старший брат. — Я предупреждал вас, братья и родичи, для жриц свободные, гордые медведи — как рыбья кость в горле! Этот гнусный предатель, — он патетически взмахнул рукой, указывая на Хадамаху, — привел в наш лес храмовую убийцу!

— Госпожа жрица здесь пролетом — с противопожарной инспекцией. Чувалы проверять будет, — невозмутимо сообщил Хадамаха, не поднимая глаз от бересты. Ну не хотелось ему знать, каким взглядом сейчас смотрит на него Аякчан! — Землянки без вытяжки штрафовать! — заслышав тревожное шевеление в рядах родовичей, подтвердил Хадамаха.

Над стойбищем возникло ощущение тревожного нетерпения — проблемы медвежьей вольности отступили на второй план перед необходимостью привести землянки в порядок до жреческой инспекции.

Хадамаха поднял глаза на братьев Биату:

— А вы думали, весь Храм, с Королевой и верховными, День и Ночь беспокоятся — как там сынишки тетушки Хаэркан по лесам шарятся. Тетя Хая! — заревел он так, что с сосен старые иголки посыпались.

Бум! — низко засевший лучник грянулся с ветки. Но даже заорать не осмелился, только прижал к себе лук и застыл, глядя на Хадамаху шалыми глазами.

— Вы ж сынки тети Хаи, верно? — наступая на топчущихся возле родителей копейщиков, рявкнул Хадамаха. — Тетя Хая! Или я вас не предупреждал на доступном вам языке, чтобы вы воспитывали своих оболтусов, иначе они вырастут и будут иметь вовсе не медвежий вид и позорить вашу честную старость?

— Шо такое? — подбоченилась громадная, лохматая, даже в человеческом виде похожая на медведицу бабища. — Шо может сделать слабая, вовсе одинокая женщина, когда в сыновья ей достались два неуправляемых лохматых бандита, а в мужья — только видом что медведь, а так… тьфу! Хомяк какой-то! — она одарила презрительным взглядом мужика, рядом с ней и впрямь казавшегося мелковатым.

— Пороть, тетя Хая, — твердо объявил Хадамаха. — Пороть и только пороть!

Старший брат Биату с ужасом понял — этот выпорет! Даже невзирая на грозную тетю Хаю. Но еще раньше это сообразили сынки тети Хаи. Два охотничьих копья вонзились в землю рядом с каменным мячом, на котором еще миг назад восседал Хадамаха.

— Перекидывайся, Хадамаха! — рявкнул отец, бросаясь на оставшегося без копья охранника, но удар, уже обросшей когтями медвежьей лапы, швырнул его прочь.

— Бейте его! — закричал старший брат Биату, но ладные меховые куртки и без его приказа уже летели с плеч. Теряя лопнувшие в лохмотья штаны, один из сынков тети Хаи встал на четыре лапы и тощим медведем с грязно-серой шерстью кинулся на Хадамаху.

— И что ж ты на меня так вызверился! — Развернутый сверток бересты полетел серому медведю в морду. Воткнутая уверенной рукой железная самописка пришпилила бересту к чувствительному медвежьему носу. Медведь взвыл. Плюхнулся на хвост и принялся драть когтями облепившую морду бересту. Лучник отшвырнул лук, взревел, обрастая шерстью, и вскинулся на дыбы, норовя заломать так и не перекинувшегося сородича.

— А и обнимемся! — немедленно согласился Хадамаха, бросаясь медведю на грудь и вцепляясь обеими руками в кудлатую шерсть. Рывок! Медведь и Хадамаха развернулись, точно в танце…

Стрела впились медведю пониже спины. Рев взъерошил Хадамахе волосы. Медведь совершенно человеческим жестом схватился за зад… Хадамаха кубарем перекатился по земле. Стрела воткнулась в землю у самых его торбазов. Хадамаха крутанулся винтом — и каменный мяч с грозным гулом взвился в воздух.

Бум! Аа-а-а! — стрелок вместе с мячом рухнул Хадамахе на руки.

Аа-а-а! Бум! — Хадамаха швырнул стрелка прямо в оскаленную пасть второго сынка тети Хаи. Оба кубарем покатились по земле. Оставшийся в руках у Хадамахи мяч снова взвился в воздух. Последний лучник попытался уйти из-под удара. Задергался, взмахнул руками — и…

— Аа-а-а! — полетел вниз в вихре сшибленных сосновых иголок. Пробивший крону каменный мяч на миг завис среди ветвей… и тоже ухнул вниз, навернув незадачливом стрелку по кумполу. Стрелок ткнулся головой в землю. Со всех ног Хадамаха рванул к откатившемуся мячу. С другой стороны вихрем ярости и шерсти мчался братец Хап-Хара.

— Тренироваться надо! — гаркнул Хадамаха. Боковая подача… и, с глухим гулом вспарывая воздух, мяч взвился навстречу последнему уцелевшему медведю.

— Хадамаха, дава-а-ай! — где-то за спиной взревел отец. — Оле-е-е-оле-оле-оле!

Хап-Хара распластался по земле, точно шкура на полу. Мяч со свистом пронесся над ним… прямо к крыше полуземлянки, где стояли Хадамаховы товарищи! С торжествующим ревом братец Хап-Хара вскочил и всей громадой медвежьей туши навис над Хадамахой!